АНГЛИЧАНЕ В РОССИИ

(Дополнение к монографии об истребителе "Харрикейн")

Арнольд СМОЛЯРОВ

12 сентября 1941 года меня, выпускника Военно-воздушной академии им. Жуковского, не успевшего из-за начала войны даже сдать госэкзамены по иностранному языку, вызвали в Главный штаб ВВС и сообщили, что я назначен в иностранный отдел (позднее — импортное управление ВВС) с задачей принимать самолеты, которые должны были поставлять наши тогдашние союзники по антигитлеровской коалиции, участвовать в их сборке, освоении и отправке на фронт.

Мое назначение носило чисто анкетный характер. В отличие от диплома с прочерком, в анкете, в параграфе «владение иностранным языком», было указано — английский и французский. Насколько это соответствовало истине, никто не проверял по весьма простой причине: способных проверить не нашлось.

Двадцать пятого сентября вместе с еще двумя офицерами отдела мы выехали поездом в Архангельск, куда должен был прибыть первый морской конвой с истребителями Хоукер «Харрикейн».

Конвой запаздывал, и лишь около 10 октября из тумана появились примерно 12 больших океанских судов, медленно пришвартовавшихся в довольно пустынном архангельском порту.

Разгрузка началась немедленно и, надо сказать, довольно хаотично. На причалы в полном беспорядке портовые краны опускали танки, артиллерийские орудия, грузовики, огромные ящики — контейнеры с разобранными самолетами, солдатские ботинки (навалом загруженные в трюмы, довольно красивые, но с таким низким подъемом, что поспешившие обзавестись ими грузчики потом с трудом передвигались и искали свои старые, рваные, брошенные тут же), какие-то тюки и даже большие мешки с теплыми носками «для доблестной польской армии» (генерала Андерса), собственноручно связанные сердобольными английскими леди. Среди всего этого военного имущества сновали советские офицеры — представители различных родов войск, отбирая «свое» и стараясь поскорее погрузить на железнодорожные эшелоны.

Здесь мы, представители ВВС, столкнулись с первой серьезной трудностью. Дело в том, что по правилам загрузки морских судов для обеспечения их остойчивости наиболее тяжелые грузы размещаются в их нижних частях, в трюмах. В верхних частях и на палубах устанавливалось и крепилось все более легкое. Естественно, что разгрузка производилась в обратном порядке: сначала все, что на палубах и сверху, затем из нижних отсеков трюмов. В результате ящики с отстыкованными консолями и стабилизаторами самолетов, как более легкие, попадали на причал первыми, а контейнеры с фюзеляжами и установленными на них моторами — во вторую очередь. В связи с тем что все время нависала угроза налетов немецкой авиаций, руководивший разгрузкой конвоя уполномоченный Государственного комитета обороны (ГКО) известный полярник Иван Дмитриевич Папанин приказал все, что находится на причалах, немедленно грузить на железнодорожные эшелоны и отправлять. Возникла реальная угроза того, что ящики с консолями и стабилизаторами уедут отдельно от контейнеров с фюзеляжами и в условиях неразберихи первых месяцев войны окажутся в разных местах. Пришлось отправиться к Папанину и уговаривать его сделать исключение для «наших» грузов. Папанин сидел в крохотном кабинете, почти каморке. Надо сказать, что, несмотря на знакомый по газетам добродушный облик, вид у него был довольно грозный. Он многозначительно поглаживал лежавший у него на животе маузер в деревянной кобуре и, обращаясь ко всем посетителям по старой флотской привычке «браток», на всякий случай сообщал, что наделен правами расстреливать всех, кто не выполняет его распоряжений. К чести Ивана Дмитриевича, он, хоть и не сразу, понял существо нашей проблемы, сказал: «Ладно, для авиации делаю исключение, а то зашлют самолеты и ихние фостики в разные места».

Разгрузка продолжалась около недели. Примерно через два или три дня после ее начала ко мне на причале обратился какой-то капитан в форме британских ВВС, но с нарукавной нашивкой «Канада». Спросив, действительно ли, как он слышал, я говорю по-английски, он стал буквально умолять меня о помощи. Оказалось, что груз, который он сопровождал, а это были несколько громадных, крытых, брезентом грузовиков с прицепами, никто из представителей различных военных ведомств не хотел принимать. В ответ на мой вопрос, что это за машины, он сказал: «Радиолокейшн стейшнз». Признаюсь, и я в то время понятия не имел, что это такое. Тогда он пригласил меня в свою каюту и на листке бумаги набросал карандашом простейшую принципиальную схему действия наземной РЛС по обнаружению приближающегося самолета. Это произвело на меня большое впечатление, и я тут же отправился к Папанину и там «своими словами» пересказал и объяснил только что услышанное. Он сразу пододвинул мне свой шифрблокнот и велел изложить все в письменной форме Сталину. Буквально назавтра пришла шифровка, приказывающая незамедлительно спецэшелоном «по зеленой улице» отправить станции вместе с сопровождающим их капитаном в Москву. Кстати, оказалось, что у капитана был свой «переводчик» — молодой солдатик из канадских украинцев. На мой вопрос, что же он знает по-русски или по-украински, он, лучезарно улыбаясь, сказал: «Мий батько!»