Летом 1941 года немецкий Главный морской штаб провел расследование обстоятельств гибели "Bismarck'a", но как впоследствии оказалось, хотя оно проводилось достаточно обстоятельно, далеко не все выводы были сделаны правильно, а многим аспектам даже не было придано должного внимания, особенно это касалось дисциплины радиомолчания и правильной организации собственной службы радиоперехвата. Не было сделано никаких изменений и в организации воздушной разведки, но здесь причины были гораздо глубже, связанные с тем, что Гитлер не хотел сориться с Герингом, передав часть авиасоединений непосредственно флоту, а без этого невозможно было организовать хорошо поставленную службу морской воздушной разведки.

Потопление "Hood'a" вызвало чувство гордости у всего личного состава немецкого флота, однако "Kriegsmarine" не мог позволить себе размен с "Royal Navy" линейными кораблями по принципу "корабль за корабль", поэтому уже в ближайшее время крупные рейдерские операции, связанные с выходами линкоров в море были достаточно сильно ограничены. Однако немецкий штаб был в некоторой степени поражен той методичностью, с которой англичане преследовали группу Лютьенса, потопили "Bismarck'a", a затем уничтожили всю сеть судов снабжения и разведку, развернутую на просторах Атлантики задолго до выхода группы Лютьенса в море. Причем потеря девяти вспомогательных кораблей, задействованных в операции, из которых шесть были очень ценными танкерами, оказалась очень чувствительным ударом для немецкого рейдерского флота, от которого он так и не смог в будущем оправиться. Послевоенные данные из немецких архивов свидетельствуют, что гибель танкеров немцами приравнивалась к потере двух-трех специальных заморских баз. Это наводило на мысль о "предательстве" или о том, что англичане получили в свое распоряжение немецкие секретные коды и шифры. В связи с этим в июле 1942 года было даже проведено повторное расследование обстоятельств гибели двенадцати вспомогательных судов - помимо упомянутых выше кораблей немцы пытались найти связь между ними и гибелью судов снабжения вспомогательных крейсеров "Babitonga" (в Южной Атлантике) и "Alstertor" (в Индийском океане). Общий вывод расследования оказался для немцев в некоторой степени успокаивающим: "При анализе причин потери кораблей становится очевидной связь между пятью случаями. Для остальных семи случаев следует принять во внимание неблагоприятные обстоятельства, встречи с кораблями сопровождения конвоев, усиленное патрулирование на подступах к Бискайскому заливу; совершенно излишне допускать возможность раскрытия противником тайны кодов и шифров". И далее: "В результате новой всесторонней проверки установлено, что все специалисты единодушно исключают возможность расшифровки радиограмм противником". Таким образом опасения немцев о надежности кодов оказались напрасными, что после войны подтвердили и сами англичане: "...ни одна радиограмма, посланная соединению "Bismarck'a" или отправленная соединением, не была расшифрована в Англии".

Помимо этого, английская авиация в июне-июле нанесла ряд массированных ударов по немецким базам на атлантическом побережье Франции, При этом главной целью являлись линейные корабли "Scharnhorst" и "Gneisenau", a также избежавший участи "Bismarck'a" тяжелый крейсер "Prinz Eugen". Налеты продолжались и в августе-сентябре. В результате налетов немецкие корабли получили некоторые повреждения, к тому же им часто пришлось менять места базирования. Все это помешало бы нормально использовать их в последующих крейсерских операциях, если бы таковые планировались.

Таким образом, действия британского флота по преследованию и уничтожению "Bismarck'a" в истории войны занимает место не только как хорошо организованная и проведенная операция преследования, а также взаимодействия различных родов и служб флота, но и как коренной перелом, определивший новые взгляды на использование немецким морским штабом своих крупных кораблей. После лета 1941 года крупные боевые корабли практически не участвовали в рейдерских операциях, а примерно через полгода-год после нападения на СССР были постепенно переведены на северный театр военных действий, где в большей степени представляли угрозу своим существованием, а не реальными действиями.