Но в том походе нас поджидала более серьезная проблема — «полетел» воздушный клапан на дизеле, поэтому каждый раз, как только мы всплывали в надводное положение, внутрь лодки устремлялся приличный поток воды. Корма погружалась все больше и больше в воду (рос дифферент на корму. — Прим. В.Щ.), нам даже казалось, что кормовая часть лодки уже никогда не поднимется над водой. Я спросил тогда командира: «Какая здесь глубина ? ».

—   Мы уже спустились достаточно далеко по каналу, — ответил он. — Так что здесь должно быть метров пятьдесят.

—    Тогда надо погружаться, — ответил я ему.

Глубина 30 м была если не критической, то достаточно серьезной для наших подлодок. Но мы продолжали погружаться дальше, пока не легли на грунт. Теперь представьте: наружное давление воды было на 50 м пять атмосфер и толщина легкого, наружного, корпуса тоже была пять, но миллиметров. Шпангоуты отстояли друг от друга на 30 см и напоминали рыбий скелет. Да и прочный внутренний корпус подлодки имел минимально допустимую для таких условий прочность. Но он все же выдержал и не дал трещины.

Внутри лодки наступила почти полная тишина. Исключение составляло журчание воды, перетекавшей из кормы в нос, так что скоро мы оба сидели в воде: командир — впереди и немного выше, а я — позади него и пониже. Но мы оба находились в воде.

Немного поразмыслив, мы решили всплывать как обычно. Дизель под водой не запустить — ему нужен воздух, поэтому оставалось лишь использовать электромотор. Мы переложили рули на всплытие, затем включили электромотор, увеличив его обороты почти до максимума, чтобы лодка побыстрее оказалась на поверхности, и я мог бы запустить дизель. После этого мы использовали энергию дизеля для того, чтобы осушить все балластные цистерны: у нас и так внутри лодки было достаточно воды, служившей водяным балластом. Поэтому я даже перестал использовать корабельные балластные цистерны вообще.

Командир сверхмалой подводной лодки типа «Зеехунд». Кадр из немецкого учебного фильма.

Вы знаете, что корабль может оставаться на поверхности воды только в том случае, если он имеет достаточный запас плавучести. Так вот, к нам это уже применить было почти что невозможно — подлодка стала слишком «тяжелой». Откачивать воду в подводном положении мы также не могли, поскольку наш водоотливной насос мог работать на глубинах до 25 м, затем нам надо было задействовать ручную помпу, с помощью которой мы могли откачивать за борт воду даже на глубине 50 м. Мы оба чувствовали себя достаточно сносно и не желали покидать корабль. Ну а на пятидесятиметровой глубине покинуть лодку было уже не легко и очень опасно. Так что мы продолжили борьбу за живучесть.

У нас на лодке были два баллона со сжатым воздухом на экстренный случай, и я «опустошил» один баллон в ту цистерну главного балласта, которая располагалась в носу. После этого нос корабля несколько приподнялся. Затем я включил электромотор и субмарина, словно поплавок, выскочила на поверхность. Только представьте: носовая часть подлодки торчит над водой, а корма полностью сидит в воде. В этом положении мы и начали откачивать воду.

Мы пробыли в надводном положении достаточно долго и дождались наступления ночи. Противник нас не обнаружил, поэтому мы продолжали усиленно откачивать воду, чтобы продолжить выполнение боевого задания. Хотя мы знали, что воздушный клапан у нас был по-прежнему неисправен, а воздух внутри субмарины был просто ужасным.

Должен сказать, что замкнутость пространства оказывала на нас сильное воздействие. Мы делали свою работу правильно и умело, но в любой момент все могло пойти наперекосяк. Если бы англичане нас обнаружили, то их корабль в считанные секунды мог отправить нас на дно морское. Так что мне пришлось мобилизовать все свои силы, что стало для меня большим достижением.

Короче говоря, мы смогли все исправить и в конечном итоге вернулись в Эймейден. Мы подошли к самому шлюзу, постоянно откачивая воду. Дежурному крикнули, чтобы нас подняли из воды при помощи крана — иначе, если мы перестанем откачивать воду, то вскоре просто утонем. Командование, конечно, не особо обрадовалось, увидев наше состояние и узнав, что мы вернулись ни с чем. Но, по крайней мере, начальники наши были удовлетворены тем, что мы вообще вернулись.

Обе торпеды были на месте и полностью исправны, что было тоже неплохо: в торпедах мы тогда уже начали испытывать нужду. Но вот субмарина была, конечно же, сильно повреждена. Что делать?

И тогда адмирал Хейе сказал мне: «Харальд, езжай домой в Берлин — я даю тебе отпуск на восемь суток, а затем ты поедешь в Вильгельмсхафен и получишь новую лодку».

Надо отметить, что моя поездка в Берлин была весьма непростой. Дело в том, что тогда везде были эти «цепные собаки» (Харальд Зандер в интервью употребил английское выражение «chain dogs». — Прим. В.Щ.). Я не уверен, что сейчас люди знают, кто это такие. Я вам скажу так: Гиммлер и Адольф сформировали войска, что-то наподобие нынешней военной полиции, личный состав которых носил большие медальоны на цепи, которые висели у них на шее (имеется в виду немецкая полевая жандармерия. — Прим. В.Щ.). Так вот, они отлавливали всех мужчин в районе Берлина и направляли их для формирования отрядов для защиты столицы Рейха. Это был уже конец февраля, и русские войска быстро приближались к Берлину. У меня, конечно, был спецпропуск, который не позволял им рекрутировать меня на оборону города. В моих документах, подписанных адмиралом Хейе, указывалось, что я являюсь военнослужащим соединения «К» — благодаря этому эти «цепные собаки» не могли бросить меня на русский фронт.

А затем все началось по новому кругу. Получили подлодку в Вильгельмсхафене, «обкатали» ее там, погрузились на поезд и отправились к месту назначения. Все 10 новых мини-субмарин разместили в одном эшелоне, нам дали пехотинцев в качестве охраны и затем, сугубо в ночное время, мы проследовали в Эймейден.