Большинство из нас только еще разбирается в конструкции матросских брюк, соображает, как скрепить бляху с ремнем, мучается с сыромятными ремешками и т.д., а «Тридцать два из Куйбышева» уже готовы и переключаются на помощь нашему взводу.

В строгой и деловой обстановке нам было вручено боевое оружие: винтовки Мосина образца 1891/1930 г. Началось планомерное оморячивание.

После прохождения Курса молодого матроса и принятия Присяги все взводы карантина были преобразованы в классные отделения УЛО с присвоением им постоянных номеров до окончания училища. Одновременно с этим классные отделения попарно были включены в состав эскадрилий учебных полков первоначального летного обучения.

Кому-то может показаться странным, но в карантине мы с удовольствием занимались строевой подготовкой, интуитивно воспринимая «шагистику» и ружейные приемы не как неизбежное зло карантина, а как дополнительную возможность для своего физического развития. Тому способствовало и само место проведения занятий не на бетонированном плац-мозготрясе рубежа XX—XXI вв., а на случайно сохранившемся ровном участке приазовской степи между училищным городком и совхозным садом, длинной полосой протянувшейся вдоль обрывистого берега моря. Ветер доносил до нас насыщенный ароматом йода и водорослей свежий морской воздух и шум волн. Кроме того, на многих из нас произвело впечатление занятие, проведенное однажды на стадионе лучшими строевыми офицерами училища майором Винклером и капитаном Дробахой. Большинство из нас до этого не представляло, что можно так красиво и увлекательно проводить занятия по строевой подготовке. На языке современных звезд артистического мира его не назвать иначе, как «мастер-класс».

Занятия же политико-воспитательного направления в карантине, а также по Уставам Вооруженных Сил назвать столь увлекательными невозможно. Недаром так часто громким голосом и чуть ли не со стоном задавал офицерам свой наболевший вопрос Михайлюк: «Когда же мы начнем изучать авиационный двигатель М-11Д?» Нередко глухо роптали «32 из Куйбышева», и их недовольство разделяли многие из нас. При этом привычно помалкивали кандидаты в курсанты из военнослужащих. Думается, главная причина нашего недовольства и нетерпеливого желания скорее приступить к изучению будущей специальности заключалась в том, что Курс молодого матроса изначально был ориентирован на несколько иную категорию молодежи: на призывников, не проходивших никакой допризывной подготовки, только силой Закона о всеобщей воинской обязанности принуждаемых вступать в ряды Вооруженных Сил.

Заказчики и разработчики этого Курса совершенно не учитывали того, что начиная с1942 г., если не раньше, наборы в военные училища осуществлялись, по сути дела, из последовательно подраставших детей войны, в подавляющем большинстве получавших основательную допризывную подготовку в системе Всеобщего военного обучения (Всеобуча). Наше поколение на себе ощутило резкое повышение интенсивности работы этой системы под влиянием событий на Карельском перешейке зимой 1939/40 гг. Максимально же возросла интенсивность и эффективность работы Всеобуча в годы Великой Отечественной войны 1941 — 1945 гг. Не сильно ошибусь, сказав, что более 90% набора курсантов в Ейское училище 1947 г. были охвачены системой всеобуча в течение всех четырех военных и первых послевоенных лет, а выпускники Подготовительных училищ и спецшкол приобрели опыт нескольких лет жизни по Уставам и несения Внутренней службы. Кроме того, несколько десятков матросов карантина в аэроклубах в школах Осоавиахима получили квалификацию летчика-спортсмена, планериста-спортсмена, парашютиста-спортсмена, парашютоукладчика, авиамоториста и т.п. Около десяти человек в 1943—1944 гг. прошли интенсивный и жесткий курс военного обучения на месячных лагерных сборах в лагерях, куда допризывников 15—17 лет отроду отправляли не по профсоюзным путевкам, а по повесткам военкоматов. Их вооружали и снаряжали всем необходимым, размещали в землянках и ставили на довольствие по солдатской тыловой норме военного времени. На практических занятиях безо всяких скидок на возраст офицеры с фронтовым опытом обучали допризывников тому, что действительно необходимо солдату на войне.

Мы быстро втянулись в размеренную жизнь карантина. Этому способствовали требовательность и человечность офицеров и старшин. Против ожидания, к классным занятиям приходилось серьезно готовиться — мы не первыми оказались такими «умными» и подготовленными. Офицеры знали свое дело и хорошо разбирались в людях: отстающим старались помочь, а к чрезмерно уверенным в себе предъявляли повышенные требования. Они сумели также разбудить в нас здоровое соперничество — стыдно было выглядеть профаном в глазах офицеров и товарищей. Спасибо и младшим командирам из старослужащих. Они помогли понять, что имеющие силу Закона уставы не только обращены к военнослужащему острием жестких требований, но одновременно служат ему надежным щитом от возможных несправедливостей и превышений власти со стороны командиров и начальников. Главное же: убедили в том, что будущему офицеру необходимо знать Уставы на порядок выше, чем военнослужащему срочной службы.

Находчивость и юмор офицеров карантина нередко сглаживали острые углы неразрывного процесса обучения и воспитания.

Пришедший в карантин задолго до подъема офицер увидел дневального, сидящего на табурете возле тумбочки с телефоном и увлеченно штопающего на себе кальсоны, для удобства в работе спустив брюки ниже колен. Подождав немного, офицер строевым шагом подошел к нему и, взяв под козырек, доложил с высоты своего гренадерского роста:

—  Капитан Андрианов на службу прибыл!

Несколько растерявшись от неожиданности, курсант ответил с легким грассированием на французский манер, вынужденно не изменяя позы:

—  Очень приятно!

Из прямо-таки гашековской ситуации офицер вышел блестяще:

—  Вынужден объявить Вам замечание за нарушение Устава, требующего от каждого военнослужащего своевременно ремонтировать обмундирование!

Ясно, что тезка бравого солдата Швейка был из категории обойденных вниманием системы Всевобуча.

Наше подразделение продолжали называть карантином, хотя с момента перевода молодых матросов в училищный городок ни о какой изоляции от остального личного состава не могло быть и речи. Нас и до этого старались держать в курсе основных событий в жизни училища, но даже и без официальной информации мы своими глазами с захватывающим интересом как бы просматривали озвученные фрагменты документального фильма о своем не так уж далеком будущем.

Во время прохождения Курса молодого матроса мы почти ежедневно общались с курсантами выпускного курса и их инструкторами. Происходило это большей частью в «курилке», неподалеку от входа в курсантскую и летную столовую. В центре большого квадрата, образованного скамьями, установленными в тени белых акаций, — врытый в землю обрез металлической бочки, а рядом с этой «пепельницей» — экзотический агрегат для прикуривания из списанного авиационного «магнето». В этом «клубе по интересам» все были благожелательно настроены друг к другу и равны — старшие и младшие, курящие и некурящие.

Немного робея и большей частью помалкивая, присоединялись к ним и мы. К нашему жадному любопытству относились с пониманием. Считанные минуты этих неформальных бесед молодых, крепких, но без признаков избыточного веса, с загорелыми лицами, выгоревшими на солнце бровями и прическами, с еще неулегшимся после полетов возбуждением курсантов и их летных учителей протекали так быстро! В субботние вечера и воскресные дни, по подсказке командира взвода, мы старались не докучать третьекурсникам*.

* В лагерный период авиаполки Ейского училища летали четыре дня в неделю. Накануне каждого летного дня проводилась предварительная подготовка авиационной техники к полетам с обязательным участием курсантского состава ( четыре раза в неделю, включая работу по плану паркового дня). В летные дни курсанты вместе с авиамеханиками проводили четыре раза в неделю предполетную и три раза в неделю послеполетную подготовку авиатехники. А также в процессе производства полетов готовили самолеты к очередным вылетам по плановой таблице. Да и выполнение полетов по той же плановой таблице требовало от курсантов полной отдачи. Остается к этому добавить предварительную подготовку курсантов к полетам, а также разборы после полетов — и вывод ясен: такая нагрузка требует уважительного отношения к отдыху.