2 августа. Объявление войны России застало нас на памятном для немцев месте: здесь в 1870 году немецкий "Метеор" и французский "Буве" имели бой, который окончился плачевным бегством сильнейшего француза в Гавану. Это воспоминание было для нас добрым предзнаменованием. По окончании краткого богослужения, поздно вечером, командир сообщил команде об объявлении войны России и о вступлении в силу законов военного времени.
В эту ночь команда оставалась также очень долго на палубе и обсуждала громче или тише, судя по темпераменту, происшедшие события. Конечно, война с Россией пока не влекла никаких изменений в нашем положении: что мы могли предпринять против России здесь, где не было ни одного русского корабля. Но все были уверены, что теперь скоро должен произойти разрыв и с Францией, а прежде всего с Англией. Франция ни за что не пропустит случая вместе с ее богатырским другом, Россией, напасть и, наконец, утолить жажду реванша.
Но что предпримет Англия? Это было для нас существенным вопросом. Следовало ожидать и надеяться, что разрешение его наступит возможно скоро.
3 августа. Разрыв с Францией, который сделался нам известным сегодня, не вызвал особенного возбуждения команды. Все ожидали этого. В нашем положении это не производило никакого изменения. Конечно, враг был теперь в непосредственной близости, и мы имели вполне определенные задачи в отношении его судов и их опорных пунктов, но все-таки вопрос относительно намерений Англии оставался открытым. Если она останется с нами в мире, то это будет для нас очень стеснительно в наших предприятиях против французов и вообще будет мешать нашим действиям. Командир был уверен, что объявление войны Англией - это вопрос нескольких часов. Так как он вынужден был находиться в ожидании, то он хотел использовать это время для приближения к английским торговым путям, чтобы быть в готовности, по объявлении войны Англией, исполнять свою задачу - вредить неприятельской торговле. Поэтому он пошел на север к Флоридскому проливу.
Броненосный крейсер "Бервик" снова вышел из Гаваны с уменьшенным числом огней на палубе. Известие это, конечно, не уменьшило нашего недоверия к англичанам.
4 августа. После полудня пришло, наконец, разрешение вопроса: Англия объявила войну Германии.
Это известие произвело значительное облегчение. Теперь мы знали, что нам следует делать. Ожидание, которое становилось с каждым часом более тягостным, окончилось. Мы имели теперь руки развязанными; все возлагали большие надежды на ближайшие дни.
Нелегко передать господствовавшее настроение. Мечты о приключениях, любопытство о том, что с нами случится, нетерпение начать действия, - все это переплеталось с мыслью о наших близких. Число врагов нашего Отечества было достаточно велико, и естественно, что не один думал с тоской о семье, оставленной дома. Но эти мысли не выражались громко, и только серьезные задумчивые лица являлись их показателями.
Я легко могу представить настроение, с которым наши войска перешли вражеские границы, и взрыв одушевления среди оставшихся после известия о первой победе. Все мы, лишенные возможности быть в это время на родине, были этим крайне огорчены. Неудивительно, что на нашем крейсере, находящемся вдали от Отечества в отдельном плавании, не было такого подъема духа. За свое судно мы были спокойны. Мы чувствовали безусловное доверие к нашему молодому, полному огня и сил командиру, и были уверены, что какое бы ни был конец нашего плавания, все-таки он не будет постыдным. Но волей-неволей думы наши были заняты судьбой родины. Что там могло произойти? Был ли действительно настолько могуч наш народ, чтобы с честью выдержать такое чудовищное нападение со всех сторон? Мы к сожалению знали, что не так скоро получим ответ на эти вопросы, и это ожидание, в связи с нашим изолированным положением, не могло вызвать у нас радостного настроения. В это время никто их нас еще не предполагал, что даже удовольствие получения тех немногих известий, которые мы перехватим, будет отравлено тем баснословным количеством лжи и выдумок, какие будут рассказываться нашими врагами.
5 августа. Около 7 часов утра мы задержали итальянский пароход "Мондибелло" из Мессины и послали туда призовую команду. После того как призовой офицер, старший лейтенант Вильгельм Шредер, убедился, что пароход действительно, итальянский, и все его бумаги в порядке, он был отпущен. Он шел с балластом в Гальвестон, и, так как на нем не было радиотелеграфа, то его капитан не знал никаких новостей за последние 14 дней и был немало удивлен, когда призовой офицер рассказал о последних событиях; после того как ему было сказано, что Италия держит нейтралитет, он с чисто итальянским одушевлением, начал уверять, что подобное поведение ему совершенно непонятно, и он горячо надеется, что Италия все-таки примет нашу сторону, Вероятно, он только тогда почувствовал у себя легко на душе, когда пришло позволение следовать дальше. Это было наше первое боевое действие. Сегодня мы вошли в телеграфную связь с быстроходным пароходом Северо-Германского Ллойда "Кронпринц Вильгельм", шедшим из Нью-Йорка. Командир хотел его вооружить, как вспомогательный крейсер, и условился относительно места встречи.
На крейсере начались сейчас же приготовления к вооружению парохода. Была подготовлена передача двух 8,8-сантиметровых орудий, ружей и патронов, а также вещей переводимой к орудиям прислуги.
Встреча с "Кронпринцем Вильгельмом", предположенная на следующий день, сделалась теперь главной задачей, так как мы хотели вооружением этого парохода удвоить наши силы для ведения крейсерской войны. Чтобы команда оценила важность этой задачи, командир сказал ей маленькую речь. Следующий день показал, что команда его поняла. Если бы каждый отдельный человек не вложил всю душу в эту работу по вооружению, то возможно, что неприятельский крейсер успел бы подойти своевременно и помешать этому увеличению наших сил.
Как правилен был расчет командира, показало будущее: "Кронпринц Вильгельм" принес англичанам столько же вреда, что и "Карлсруэ": он потопил тринадцать больших пароходов и долгое время заставил неприятельские боевые силы гоняться за собою по Атлантическому океану.
6 августа. На рассвете, около 7 часов, появился прямо по носу встречным курсом какой-то пароход Так как он не поднимал позывных, а радиостанция крейсера принимала очень сильные волны какого-то английского крейсера, который, вероятно, находился где-то поблизости, то была пробита боевая тревога.
Вскоре пароход повернул право на борт и, когда стал к нам лагом, то мы сейчас же узнали в нем быстроходный пароход "Кронпринц Вильгельм". "Карлсруэ" подошел к нему и остановился у правого борта. Командир съехал на катере, чтобы переговорить обо всем необходимом с капитаном. Минут через 15 он вернулся и подошел на крейсере к левому борту парохода, курсом на SSO. Таким образом, крейсер был заслонен высоким и глубоко сидящим пароходом достаточно хорошо от ветра и зыби. Но все-таки оба судна так поднимало и опускало зыбью, что, если бы не было специально для этой цели заранее приготовленных деревянных и тросовых кранцев, продолжительная стоянка в таком положении борт-о-борт была бы невозможной. Как только суда сошвартовались, сейчас же началась передача пушек и боевых запасов, а также излишних шлюпок, моторного катера и гички на "Кронцпринц Вильгельм". Работу старались всячески ускорить. На обоих судах играли судовые музыканты, и настроение команд было веселое. Наблюдение за горизонтом было, конечно, на каждом судне удвоено. Вдруг во время работы докладывают с фор-салинга, что на StW виден столб дыма. Было 10 часов 15 минут утра. Вскоре появились две мачты, потом три трубы и, наконец, на ясном небе обрисовался высокий мостик корабля. Для всех нас это были знакомые очертания крейсера типа "Саффолк", но мы, офицеры, все считали, что это "Бервик", - ибо появление этого крейсера было наиболее вероятным; команда же - потому, что она из этого типа чаще всего встречала "Бервик". Впоследствии из английских газет мы узнали, что это был "Саффолк", а флаг, который, по нашему предположению, он поднял, идя в бой, был адмиральский.
