Однако все эти годы я лично и мои работы подвергались систематической и ожесточенной травле, всячески задерживались и т. п. ныне арестованным руководством НИИ-3 — Клейменовым, Лангемаком⁶ и группой лиц: Костиков (сейчас зам[еститель] дир[ектора] НИИ-3), Душкин и др. Они по году задерживали мои производственные заказы (212), увольняли моих сотрудников или их вынуждали к уходу (Волков, Власов, Дрязгов и др.), распускали обо мне слухи и клевету на партсобраниях [Костиков), исключили меня без причины и вины из сочувствующих ВКП(б), публично вывели из Совета ОСО⁷ и многое другое. Обстановка была просто невыносимой, о чем я писал, например 19 апреля 1938 г.^s в Октябрьский райком ВКП(б). Они же ввели в заблуждение органы НКВД и 27 июня [19]38 г. я был арестован. Клейменов, Лангемак и Глушко дали клеветнические показания о моей якобы принадлежности к антисоветской организации. Это гнусная ложь, и это видно хотя бы из следующего: конкретных фактов нет, да и не может быть; Клейменов и Лангемак взаимно ссылаются на то, что якобы один слышал от другого при этом в разное время и т. п. Выдаваемые ими за факты вредительства с моей стороны, сдача заказа на ракеты в авиатехникум в [19]34 г. (тетрадь), задержка о объекте 217 и высотной ракете даже сами по себе, если разобраться, никак не м[огпи] б[ыть] истолкованы как вредительство. Кроме того, сдачу заказа в авиатехникум, как легко проверить, я не производил и не мог производить, ее дали Щетинков и Стеняев. Над высотной ракетой я вообще не работал, а объект 217 по своему объему ничтожно мал, да и был выполнен досрочно. Костиков, Душкин и др. никогда не видали в действии объекты моих работ и не знали даже как следует их устройства, но они представили в [19]38 г. в НКВД лживый «акт», порочащий мою работу и безграмотно искажающий действительность. В 1938 г. следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам, добиваясь от меня «признаний». Военная коллегия, не разбирая сколь-либо серьезно моего дела [о]судила меня на 10 пет тюрьмы, и я был отправлен на Колыму. В частности, на суде меня обвиняли в разрушении ракетного самолета, чего никогда не было и который эксплуатируется и сейчас — в 1940 г. Но все мои заявления о невиновности и по существу обвинений оказались безрезультатными. Сейчас я понимаю, что клеветавшие на меня лица старались с вредительской целью сорвать мои работы над ракетными самолетами. Уже более года как отменен приговор и 28,V с. г. окончено повторное следствие, причем моими показаниями и повторной экспертизой от 25.V.[19]40 г. опровергнуты обвинения и клеветнические показания на меня, Но повторное следствие не встало на путь объективного разбора моего дела, а наоборот, всячески его замазывает и прикрывает юридическими крючками, а именно: в экспертизе оставляются неясные и неправильные места, опороченные эксперты Душкин, Дедов, Калянова используются снова как свидетели (что незаконно], мне не представлено дачи объяснений по их показаниям или очных ставок и пр. Свидетели с моей стороны не допрошены, я не допрошен подробно по показаниям арестованных и пр. И наконец, мне снова предъявлено обвинение по ст. 58 пп. 7, 11, что явно неправильно и нелепо. Третий год скитаюсь я по тюрьмам от Москвы до бухты Нагаево⁹ и обратно, но все еще не вижу конца. Все еще меня топят буквально в ложке воды¹⁰, зачем-то стараются представить вредителем и пр. Я все еще оторван от моих работ, которые, как я теперь увидел при повторном следствии, отстают от уровня 1938 года. Это недопустимо, а мое личное положение гак отвратительно и ужасно, что вынужден просить у Вас заступничества и помощи. Я прошу назначить новое объективное следствие по моему делу. Я могу доказать мою невиновность и хочу продолжить работу над ракетными самолетами для обороны СССР.

13 июля 1940 г. С. КОРОЛЕВ»¹¹.

В этом письме, которое приводится полностью и баз исправлений, сразу же бросается в глаза такая деталь. Хотя адресат известен (И. В. Сталин), но С. П. Королев вроде бы к нему и не обращается. Он его никак не называет. Иные в подобной обстановке величали вождя и дорогим, и великим, и отцом родным или хотя бы товарищ Сталин. Сергей Павлович избегает всякого обращения. Сталин для него лицо, с благословления или молчаливого согласия которого с ним, молодым талантливым инженером, способным создать для страны новое мощное оружие, поступают несправедливо и подло. Он презирает обидчиков, в том числе и того, к которому вынужден обратиться, чтобы «просить... заступничества и помощи». Да, только этот человек может отменить несправедливый приговор не ради него, пока еще безвестного инженера Королева, но ради укрепления обороноспособности страны. Просьба у Сергея Павловича звучит как укор, как требование, как вызов... Ему, естественно, подобного тона не простили. И какую чудовищную несправедливость влечет это непрощение! Человек, который, по сути дела, сам себя обрек на добровольное заключение, отказавшись от многих радостей жизни ради осуществления заветной мечты о создании невиданного еще в мире самолета, объявляется врагом народа, отлучается от любимой и крайне необходимой стране в то время работы.

Полковник юстиции Н. Л. АНИСИМОВ, капитан 1 ранга В. Г. ОППОКОВ

⁶ Королев не знал, что в то время Клейменов и Лангемак уже были расстреляны, но ему было известно; они давали против него показания.

⁷ Судя по другим письмам С. П. Королева, он так обозначает Осоавиахим.

⁸ К тому времени Клейменов и Лангемак были репрессированы, и в письме в райком Королев предъявлял претензии к другим руководителям института.

⁹ В Тауйской губе Охотского моря. На берегу бухты Нагаева расположен Магадан.

¹⁰ На наш взгляд, в ложке яда, клеветы и лжи.

¹¹ На полях сделана приписка: «(Это заявление по счету второе. Первое, более подробное (тетрадь) на Ваше имя в ЦК ВКП(б) было мною подано н[ачальни]ку Новочеркасской тюрьмы НКВД 13 февраля 1939 года, в г. Новочеркасске)».